ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

ческое видел подтверждение «давно уже всеми признанной истины», «что го сударство обширное и великое не может и не должно быть республикою» [54]. В статьях «Вестника Европы» антитезой «темному» правителю-ти- рану, разрушителю спокойствия народов Европы - Наполеону является «светлый» мудрый монарх, который «чтит древний образ своего правле ния» и «безопасность и счастие своего народа» - Александр I. В 1804 г. Карамзин опубликовал в своем журнале в № 21 статью «Первые годы царствования Александра 1». В ней «последним превращениям француз ского правления» противопоставлен идиллический образ России «под кроткою державою» Александра I: «Где господствует тишина и спокой ствие, где земледелие и промышленность подают друг другу руки; где правитель и граждане согласно текут путем своим; там народ благоде тельствует под мудрым правлением» [55]. Перед нами воплощения идеи «вечного мира», но уже не в политическом, а в социальном равновесии. Монархизм в то время исповедовало почти все высшее сословие Рос сии, обожание своего монарха было естественным. Для А. П. Шерер, Жюли Карагиной и других персонажей «Войны и мира» Александр I был «ангелом, которого всемогущий в своей благости поставил над на ми повелителем», он всегда для них, как помазанник божий, противостоит «корсиканскому чудовищу» и «антихристу», воплощающему разруши тельные силы тьмы [56]. Только захваченные либеральным духом моло дые герои Андрей и Пьер убеждены в обратном, хотя князь Болконский в силу своего аристократического происхождения в душе - монархист. Это именно о них и их взглядах, о новом разрушительном духе времени сказано в начале романа: «Подумаешь, что весь свет потерял голову» [57]. Где искать истоки этих заблуждений молодых умов России? И Карамзин и Толстой видят их в иностранном воспитании целого поколения русских дворян, выросших на любви к Франции. «Мы осыпа ны, можно сказать, обременены благодеяниями господ французов,-с иро нией отмечал Карамзин в «Вестнике Европы» за 1804 г. в № 16 - Никто не сомневается, с какими трудностями сопряжена обязанность приучать грубых северных жителей произносить в нос французское п, заставлять вытверживать вокабулы и ощупью по пути непорочному и непроходи мому вести нас к храму просвещения» [58]. Толстой в начальных вари антах «Войны и мира» особенно подчеркивал, что это было «то время», «когда лестно и славно казалось быть французом, когда у нас в России во всех семействах хвастались друг перед другом своими французами-гу - вернерами, дамы в Петербурге бегали за секретарями французского по сольства, когда все говорили по-французски лучше самих французов и спорили за французов и Наполеона» [59]. 74