ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

Можно сказать, прибегнув к метафоре, что у него, наделенного громадной силой воображения, танец фантазии всегда начинался от одной и той же «печки»: он всегда шел от факта [11], наблюдавшего­ ся им в действительности, или известного ему по свидетельствам оче­ видцев, или почерпнутого из документальных источников, и только затем уходил в сторону от него, то и дело прекращая писание вещи, рассматривая новые варианты возможного развития сюжета, накап­ ливая сведения, которых ему недоставало, обдумывая характеры созда­ ваемых им лиц. Но не о том ли он сам свидетельствовал, вспоминая о сложной эволюции работы над романом и говоря, как «бесчисленное количест­ во раз начинал и бросал писать» свое произведение (13, 53), что его работа - цепь переходов от одного замысла к другому, что ему то и дело приходилось «оставлять начатое» (13, 54) и разрабатывать новый пово­ рот идеи, «бросать начатое» (там же)? Как текстологи умудрились просмотреть этот момент его работы над «Войной и миром»? Ведь ясно, что Толстому с чрезвычайным трудом всегда давались именно первые стадии осуществления замысла, и «Война и мир» не исключение из общего правила, а только его подтверждение. Далее: становится очевидным, что из поля зрения текстологов - это обстоятельство как раз вполне объяснимо в отличие от других —исчез­ ли факты работы, не отраженные в рукописях. Но они зафиксиро­ ваны в дневнике писателя. А дневники и записные книжки у Толстого - особенные. Это его творческая лаборатория и одновременно кладовая памяти, в которой тщательно фиксируется то, что «важно или типично», как говорит в таких случаях Чехов. Поэтому отсутствие рукописей не означает у Толстого отсутст­ вия работы [12]. Как известно, уже после возникновения в 1856 году замысла по­ вести о декабристе, Толстой в январе 1857 года отправляется в загранич­ ное путешествие, во время которого знакомится в феврале, во Франции, с декабристом Н. И. Тургеневым, а в апреле, уже в Женеве, с М. И. Пу­ щиным [13], с которым он особенно сблизился, внимательно наблюдая за ним, наслаждаясь его рассказами о Пушкине. Но самое замечательное, однако, заключается в том, что для Толсто­ го гениальный поэт еще до этой встречи был олицетворением духа эпохи декабризма, ее живым символом. Напомню, что в том же 1856 году, когда появился замысел повести о декабристе, он написал своих знаменитых «Двух гусаров», где в первой же фразе вспоминал «наив­ ные времена Милорадовичей, Давыдовых, Пушкиных» [14]. 53