ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

к разгадке «многого в нашей жизни», все «хорошо взвесить и оценить» [5]. Гончаров считал, что искусство, как и наука (хотя и разными способами), «изображает истину», что новые веяния в беллетристике были продикто­ ваны общим движением общественной жизни и науки, благодаря которо­ му и искусству «пришлось вступить на путь обновления», «идти рука об руку с веком» [6]. Если ко всем рассуждениям такого рода добавить сравнение JI. Толстым работы писателя с «опытом в лаборатории» (Юб., 52-78), мы сможем заключить, насколько важными для русской реалис­ тической литературы были Цели художественного познания. Эти пози­ ции ярко отразились и в истории русской повести. Важно осознать, что тип толстовской повести вписывается в кон­ текст новой ориентации реалистической повести в 50-60-х гг. XIX в. (судь­ ба «гоголевского направления» в 50-е годы, динамика взаимодействия романа и повести иу глубление концептуальности в повествовании60-х годов) и затем, на путях к новому синтезу,- в эволюцию повести последней трети XIX в,- начала XX века (новый герой - публицистичность и трансформа­ ция жанра - переходная ситуация 80-х годов - на рубеже двух эпох). Толстовская повесть своими характерными типическими призна­ ками включается в генетическую картину развития русской повести на его срединном этапе, когда по мере усложнения общественной жиз­ ни усложнялись и способы художественного познания, когда элементар­ ные формы повествования (монологический рассказ и навязчивая дидактика) сменялись новыми способами проникновения в «тайны бытия», разрешения самой сложной из загадок - загадки человеческих характеров, психики, «диалектики души». Не один Достоевский, а и другие прозаики - в первую очередь Толстой - ощущали, что феодально-крепост­ ническая определенность отошла в прошлое, пришла неопределенность, что в жизни усилилась совместимость несовместимого (размышления авторов и героев о парадоксальности бытия). «Здравый смысл» опроки­ дывался не только резкостью противоречий между горсткой обеспечен­ ных, спокойных людей и огромной массой обездоленных, ежеминутно ощущавших неустойчивость трагического существования, но и парадок­ сальным совмещением смирения и протеста, сочувствия к людям и пол­ ного равнодушия к ним, веры и безверия - всего того, что было показано в литературе как раздвоение мира отдельной личности. Как известно, в отличие от рассказа повесть дает возможность рас­ крыть содержание изображаемого во всей широте и многообразии, ей под­ властно отображение и целой панорамы общественных нравов («Казаки», «Поликушка»), и воссоздание характеров героев в их последовательном развитии («Детство», «Отрочество», «Юность»). 39