ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

и разгорится вновь в душе. Будут еще периоды сильнейшего увлечения лирикой Тютчева, Фета, восхищение Лермонтовым. Будет, как мы уже видели, и возврат к Пушкину - 80 лет от роду Толстой вновь находит­ ся под обаянием пушкинского стиха. Воистину «Тебя, как первую лю­ бовь» сердце забыть не может. Прослеживая логику толстовского восприятия поэзии, мы, разу­ меется, должны иметь в виду главную тенденцию его духовной эволюции, связанную с потребностью религиозно-нравственного ос­ мысления бытия. Художество в этой связи действительно отходило для него на второй план. Возможности поэзии ставить и решать кор- динальные проблемы жизни тем более представлялись Толстому проблематичными. Здесь мы подходим к другой важнейшей причине неудовлетво­ ренности нашего писателя лирикой. Он полагал, что поэзии как тако­ вой мало свойственно мыслительное начало, без чего художественное творчество казалось ему неприемлемым. Работая над «Казаками», Тол­ стой немало думал над «Цыганами» Пушкина. В этот период он запи­ сывает в дневнике: «Не могу писать без мысли. А мысль, что добро-добро во всякой сфере, что те же страсти везде, что дикое состояние хорошо, - недостаточно» [14]. А на склоне лет он сделает упрек поэтам, что они ради формы жертвуют ясностью мысли, и скажем в этой связи: «...есть высшие темы, которые не подлежат поэтам» [15]. Справедливости ради надо заметить, что и сам Пушкин, осваивая прозаические жанры, высказывался почти в том же духе, противопо­ ставляя прозу, которая «требует мысли и мысли» - поэзии, шутливо восклицая, что она «глупа, прости Господи!». Но то, что у Пушкина предстает как признание самодостаточности поэзии («цель поэзии - сама поэзия», и она может себе позволить быть «глупой»,, ибо эта глупость сродни мудрости), для Толстого обора­ чивается ее коренным изъяном, неспособностью развивать «высшие темы». В дневнике 1909 г. он признается: «Не люблю, даже считаю дур­ ным поэтически, художественное, драматическое третирование религи- озно-философски-этических вопросов, как «Фауст» Гете и др. Об этих вопросах надо или ничего не говорить, или с величайшей осторожнос­ тью и вниманием, без риторики фраз и, помилуй Бог, - рифм» [16]. Правда, в молодые годы Толстой «Фаустом» восхищался и в пись­ ме к Герцену от 20 марта 1861 г. назвал «Фауста» «величайшей в мире драмой» [17]. Но в целом приведенное выше суждение для Толсто­ го закономерно. Оно помогает понять, почему Толстой не любил лермонтовского «Демона»: и здесь он, вероятно, видел «третирование 20