ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

ние регалии, которые всегда можно сложить к ногам победителя. Так, Калугин - образцовый русский офицер, адъютант генерала - даже про себя, в мыслях своих часто выражается по-французски (66), а между его офицерским «бастьон» и массовым солдатским «баксиончик» нет значительных различий: и те, и другие поражены чужим духом. Победа французов в Крымской кампании была подготовлена задолго до нее идео­ логической победой французской души над русской. И грозным орудием этой победы стал французский язык, полностью подчинивший своему влиянию светское общество России. Таким образом, военное поражение русских явилось результатом их пренебрежения русским словом, в ко­ тором воплощается и живет конечный смысл и деятельный потенциал народного духа в его высшей, творческой, концентрации. Подлинный патриотизм начинается с уважения к родному языку, который является духовным знаменем национального единения, оду­ хотворенным ликом народа, кодексом чести национального характера. «Второсортность» родного языка в высших слоях русского общества как бытового, «посредственного» наречия - не просто показатель пре­ небрежения русских к самим себе, к своей культуре, отечеству, но психо­ логический исток всех их исторических неудач и поражений, потому что лишь в сбережении самобытной полноты родного Слова возникают до­ стояния души человека, начинается одухотворенная жизнь народа, рож­ дается историческое достоинство этноса. Без сохранения и сознательного возделывания этого священного древа духовной жизни народа не бу­ дет и внешнего его достояния, не возникнут его практические достиже­ ния в общемировом развитии человечества, не появятся знаки признания в глазах других народов. Облик русского духа, обозначенный портретной зарисовкой JI. Толс­ того, не слишком привлекателен и благостен для русского самосозна­ ния, так как свидетельствует о внутренних деформациях русской души, о сумбурности и неустроенности ее потенциала. Практическим резуль­ татом этого духовного сумбура русской жизни стали революционно­ перестроечные катаклизмы в XX веке, где духовное «отщепенство» русского этноса стало обнаженной язвой реальной действительности, когда русский народ полностью искоренил свою духовную самобыт­ ность, завершая свою историческую драму финальным самоубийством. Действительно ли «русский дух» уже мертв или же в нем еще теплится искра жизни и он способен еще воспрянуть из пепла тленного существо­ вания? Ответ на этот вопрос может дать только «правда» его интимной сути, та Правда, которую стремился поведать русским людям автор «Се­ вастопольских рассказов». «Вот я и сказал, что хотел сказать; но тяжелое 15