ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

Обратимся, наконец, к словам Толстого о Гамлете: «Ни на одном из лиц Шекспира так поразительно не заметно его, не скажу неумение, но совершенное равнодушие к приданию характерности своим лицам, как на Гамлете, и ни на одной из пьес Шекспира так поразительно не заметно то слепое поклонение Шекспиру, тот нерассуждающий гип­ ноз, вследствие которого не допускается даже мысли о том, чтобы какое- нибудь произведение Шекспира могло быть не гениальным и чтобы какое-нибудь главное лицо его в драме могло бы не быть изображением нового и глубоко понятого характера. Шекспир берет очень недурную в своем роде старинную исто­ рию... или драму, написанную наэту тему лет 15 прежде его, и пишет на этот сюжет свою драму, вкладывая совершенно некстати (как это всегда он делает) в уста главного действующего лица все свои, казавшиеся ему достойными внимания мысли... он нисколько не заботится о том, при ка­ ких условиях говорятся эти речи, и, естественно, выходит то, что лицо, высказывающее все эти мысли, делается фонографом Шекспира, лишает­ ся всякой характерности, и поступки и речи его не согласуются. ...Гамлет во все продолжение драмы делает не то, что ему может хотеться, а то, что нужно автору: то ужасается перед тенью отца, то начинает подтрунивать над ней, называя его кротом, то любит Офелию, то дразнит её и т. п. Нет никакой возможности найти какое-либо объяс­ нение поступкам и речам Гамлета и потому никакой возможности при­ писать ему какой бы то ни было характер» [12]. Если не принимать во внимание толстовские цели, по существу внехудожественные (его моральный приговор крестьянского иде­ олога), то окажется, что ниспроверг он не Шекспира и не Гамлета, а всеобщее бездумное их восхваление. Ведь эта всеобщность мнений о Гамлете по сути всегда была мнимой. Всеобщими были лишь похвалы и дифирамбы, но, как только дело доходило до конкретики, являлся самый противоположный разброс представлений о принце датском. Эта противоположность проявлялась во всем. Рождались мифы о Гамлете со слабой волей, о Гамлете как максимуме воли и т. д. Анатоль Франс в статье «Гамлет во "Французской Комедии"» при­ водит пример, являющийся апофеозом вольных «импровизаций» на гам­ летовскую тему: «Один видный экономист... предположил, что то была печаль, вызванная причинами экономическими, и... что вас, Гамлет, больше всего мучило скверное положение Дании, в которое вверг её в ваше время узурпатор Клавдий» [13]. В Германии утверждали: «Гамлет-это Германия» [14]. А в России Тургенев писал: «Или образ Гамлета не ближе, не понятнее нам, чем 123