ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

Неоднократное использование слова «потом» создает ощущение бесконечности наказания. Усиливают трагизм сцены многие детали: дробь барабана, свист палок, звук ударов по телу. Каждое слово у Толс­ того обладает необычайной выразительностью и емкостью. Так, в рас­ сказе есть чрезвычайно знаменательный по своему смыслу эпитет: «гибкая палка такой высочайше утвержденной толщины...» [23]. Он включен Толстым с определенной целью - указать, что деспотизм и жестокость идут от самого царя, определяются самодержавной систе­ мой. Указание, что толщина шпицрутенов была утверждена самим царем, основано на документальных данных. Известно, что Толстой был знаком с запиской Николая I, в которой со всеми подробностями был предначертан царем обряд казни декабристов. По поводу этой записки Толстой с возмущением писал, что «это какое-то утонченное убийство» [24]. В статье «Николай Палкин» автор упоминает о знакомом пол­ ковом командире, который «накануне с красавицей дочерью танцевал мазурку на балу и уехал раньше, чтобы назавтра рано утром рас­ порядиться прогонянием на смерть сквозь строй бежавшего солдата- татарина, засекал этого солдата до смерти и возвращался обедать в семью» [25]. Этот эпизод так прочно держался в памяти Толстого, что он много лет спустя (в 1903 г.) использовал его в рассказе «После бала». Вот как эта сцена выглядит в рассказе: «Солдаты в черных мундирах стояли двумя рядами друг против друга, дер­ жа ружья к ноге, и не двигались. Позади них стояли барабанщики и флейтщик и не переставая повторяли все ту же неприятную, визгливую мелодию. Я... уви­ дал посреди рядов что-то страшное, приближающееся ко мне. Приближающее­ ся ко мне был оголенный по пояс человек, привязанный к ружьям двух солдат, которые вели его... Дергаясь всем телом, шлепая ногами по талому снегу, наказы­ ваемый, под сыпавш им ися с обеих сторон на него ударами, подвигался ко мне, то опрокидываясь назад... то падая вперед... При каждом ударе наказы­ ваемый, как бы удивляясь, поворачивал сморщенное от страдания лицо в ту сторону, с которой падал удар, и, оскаливая белые зубы, повторял какие-то одни и те же слова. Только когда он совсем был близко, я расслышал эти слова. Он не говорил, а всхлипывал: «Братцы, помилосердствуйте. Братцы, помилосердствуй­ те». Но братцы не милосердствовали... Когда шествие миновало то место, где я стоял, я мельком увидал между двух рядов спину наказываемого. Это было что-то такое пестрое, мокрое, красное, неестественное, что я не поверил, чтобы это было тело человека» [26]. Эта сцена - как бы промежуточный этап между статьей «Нико­ лай Палкин» и рассказом «За что?» - больше, однако, к последнему: снова перед читателем весь этот ужас бесчеловечного истязания. 116