ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

этого образ русского деревенского раздолья, всего более ценимого Толс­ тым. «Художественный захват Толстого,- пишет Короленко,- это не тро­ па, не просека, не лента дороги. Это широко раскинувшийся кругозор, лежащий перед нами во всем своем неизмеримом просторе, с изгибами рек, пятнами лесов, дальними селами» [13]. Перед нами образ помест­ ной России, где разворачивается действие большинства произведений Толстого и где возможна та простая и естественная жизнь, к которой он так стремился. Только теперь этот образ наполняется иным содер­ жанием: перед нами чувства первохристианина, услышавшего призыв Учителя с холма в пустыне, и нет больше столетий, разделивших прош­ лое и настоящее. Особое внимание Короленко сосредоточивает на стремлении Толс­ того реализовать свои идеи в практической жизни. В воспоминаниях «Великий пилигрим» Короленко приводит целый ряд нелепых фактов из биографии Толстого (посещение им Бутырской тюрьмы и любование обстановкой в ней, восхищение тяжелой борьбой с жизнью вдовы нечае- вца, отношение его к практике Орфано и т. д.), объясняющих объек­ тивную причину неприятия новой веры писателя самим Короленко и многими его современниками. Неприятие идеи непротивления, почер­ пнутой самим Толстым из раннехристианской идеологии, было обуслов­ лено прежде всего тем, что она преподносилась Толстым как «истина» жизни. Эта толстовская «истина» в восприятии Короленко ассоциирует­ ся с неожиданным образом часовни - материализованным символом дог­ мата веры: «наскоро сооруженная часовенка, до которой не достигали отголоски живой, смятенной, страдающей и противоречивой жизни» [14]. Появление в воспоминаниях Короленко имени Н. Ге, с которым он встретился у Толстого в Хамовниках, очень симптоматично. Ге был очень близок Толстому в это время (он иллюстрировал его рассказы, и рисунки горячо одобрялись писателем). Ге не без влияния Толстого прошел через испытание простой трудовой жизнью, занимаясь хозяйст­ вом. Сильное впечатление оказало на него толстовское отрицание искус­ ства, которому он противопоставлял занятие конкретным делом, видя в нем (например, в распахивании земли) глубокий смысл. Любопыт­ но, что в воспоминаниях Репина, много обсуждавшего вопросы ис­ кусства с Толстым, фигурирует уже знакомый образ пахаря, которому «надо взорвать поле плугом глубоко, а ему тут кто-то заступает дорогу, показывает копошащихся в земле червячков и говорит: «Да пощадите же вы этих... червячков,- ведь это варварство!» [15]. В течение четырех лет Ге не занимался живописью, но в конце концов художественное, бывшее сутью его натуры, так же, как и у Толстого, взяло верх. Его первая картина, 106