ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.2

гона раздаются в пьяном бравурстве русских юнкеров. Социальная рас- колотость русского общества сводится в итоге к поляризации русского и иностранного языков, где чужой язык становится символом социаль­ ного приоритета, доминантной силы социального устроения. Дворяне, высшие круги российского общества, живут в смешенном духовном про­ странстве, отдавая предпочтение реалиям французского языка как живо­ му средоточию европейской культуры, как жизненной среде ее обитания внутри «российского дома». Эти духовные предпочтения «высшего света» распространяются и на все общество, захватывая в поле своего притяжения прежде всего офицерский корпус, заставляя его жить и думать «по-французски» и не­ вольно ослабляя степень его напряжения в борьбе со столь милым сердцу врагом. Отсутствие должного духовного настроя в среде русских офице­ ров подчеркивается в произведении Л. Толстого зарисовками мелких де­ талей их поведения, быта, раскрывающих их внутреннюю сродненность с иной, нерусской, бытовой традицией. Они пьют вина французских ма­ рок, устраивают «фортаплясы», читают французские романы, предпочи­ тая «Блеск и нищету куртизанок» произведениям русских авторов (70). Создается впечатление, что «русскость» основной массы русского офи­ церства - это лишь эфемерный звук, за которым ничего собственно рус­ ского нет, духовная пустота, заполняемая из чужеродных источников. Лингвокультурные предпочтения живут в отношениях между людьми активной жизнью, выступая то знаком уважения, признания рав­ ного достоинства собеседника, то средством его социального отчуждения и личного унижения. Язык выступает важнейшим орудием социального размежевания, средством сознательного утверждения себя на определен­ ной ступени общественной иерархии. И в этом социальном самоутверж­ дении приглашение к разговору на французском служит признанием высшего достоинства человека; напротив, тот же французский становит­ ся средством отделения «чужих», не принятых в «свой круг». Штабной офицер Калугин, столичный аристократ, в непринужденном разговоре « между своими» высоко оценивает действия армейского офицерского кор­ пуса в Севастополе, делая это намеренно громко: «Наши пехотные офи­ церы хоть правда во в[шах] и по 10 дней белья не переменяют, а это герои, удивительные люди» (45-46). И тот же Калугин, только что с таким не­ поддельным жаром защищавший пехотных офицеров, «с оскорбительной учтивостью и натянутой официальной улыбкой» встречает вошедшего в комнату с поручением пехотного офицера, обращаясь с ним высокомер­ но холодно и отчужденно. «Калугин встал, но не отвечая на поклон..., спросил офицера, не угодно ли им (курсив Л. Н. Т.- Т. Л.) подождать 10