ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1998. Ч.1

Ни Калугин с своей блестящей храбростью (bravoure de gentilo- homme) и тщеславием, двигателем всех поступков, ни ГТраскухин, пус­ той безвредный человек, хотя и павший на брани за веру, престол и отечество, ни Михайлов с своей робостью и ограниченным взгля­ дом, ни Пест - ребенок без твердых убеждений и правил, не могут быть ни злодеями, ни героями повести. Герой же моей повести, которого я люблю всеми силами души, которого старался воспроизвести во всей красоте его и который всегда был, есть и будет прекрасен,- правда» (4, 59). Эта верность правде (вспомним чаадаевское: любовь к истине пре­ краснее и важнее, чем любовь к родине), провозглашенная молодым писателем, приводит его позднее к бескомпромиссному выводу о том, что «...войско есть орудие убийства и собирание и управление войском,- то самое, чем с такой самоуверенностью занимаются короли, императо­ ры, президенты,- есть приготовление к убийству» (34, 206). Критический пафос «Севастопольских рассказов» был подготовлен более ранними кавказскими рассказами Толстого. Напомним, что тема первого из них, «Набег»,- захват горского аула русскими войсками. По справедливому выражению современного исследователя, «ставя во­ прос, на чьей стороне справедливость - бедного ли горца, защищающего свою землю от разорения, или адъютанта, который желает только полу-, чить поскорее чин капитана и тепленькое местечко,- Толстой отвечая на него в духе сочувствия горцам и решительного осуждения царской воен­ щины» [6]. Выразительна картина грабежа и мародерства русских войск в ауле, оставленном всеми жителями,, кроме одного дряхлого старика: «Через минуту драгуны, казаки, пехотинцы с видимой радостью рассы­ пались по кривым переулкам, и пустой аул мгновенно оживился. Там рушится кровля, стучит топор по крепкому дереву и выламывают доща­ тую дверь; тут загораются стог сена, забор, сакля и густой дым столбом подымается по ясному воздуху. Вот казак тащит куль муки и ковер; солдат с радостным лицом выносит из сакли жестяной таз и какую-то тряпку; другой, расставив руки, старается поймать двух кур, которые с кудахта­ ньем бьются около забора; третий нашел где-то огромный кумган с моло­ ком, пьет из него и с громким хохотом бросает потом на землю» (3,34). Знаменательно, что в том же 1852 г., когда писался рассказ «На­ бег», пристально следивший за ходом кавказской войны П. Я, Чаадаев обращается к тому же А. Я. Булгакову: «Не можете ли вы прислать мне ненадолго письмо главного наместника, в котором он вам сообщает о бег­ стве Хаджи-Мурата и о его смерти. Эта новость, не могущая появиться в газетах, очень важна и подробности ее чрезвычайно любопытны» [7]. 101