ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1997

В конце XX века смешение представлений привело к массовому ф арсу и что бывает крайне редко, к трагедии целых наций и государств, п о с л е д о в а вш е й за фарсом. Обращение к опыту Толстого небесполезно для живущих сегодня. Но осмыслить его, не говоря уже об использовании в практических сфе­ рах, дело трудное. А без этого осмысления нива изучения «Войны и мира» и других произведений писателя в школе и в вузе лишится животвор­ ных источников. И неизвестно, найдутся ли пахари, которые протаранят заросшее поле, чтобы вырастить на нем золотую пшеницу. Отбросим хрестоматийные темы — «Патриотизм романа», «Пар­ тизанское движение в романе», «Героика Бородинской битвы», оста­ вим в покое скромных героев —Тушина и Тимохина, забудем н а время про дубину народной войны. Сделаем это не ради пренебрежения к предмету разговора, а ради того, чтобы вывести современного учителя и ученика из тупиковой ситуации. Великие слова и великие события 1812 года входят в нас с молоком матери, как, скажем, картина Саврасова «Грачи прилетели», но все наше интернациональное вос­ питание, пренебрегая памятью народной, убивает всякое уважение и к словам, и к событиям. Мы вырастили поколения людей, равно ­ душных к национальным и общечеловеческим сторонам жи зни . И все потому, что из-за малой своей культуры общечеловеческое перепутали с интернациональным, космополитизмом, а националь­ ное превратили в маскарад декад и фантастических словоблудий. Собственно, не только мы, но и те, кто там, за границей. Ряженных в национальные и общечеловеческие одежды все больше и больше, а пространство чистого воздуха все уже и уже. Толстой был наивен, когда писал: «Патриотизм в наше время есть жестокое предание уже пережитого периода времени, которое дер ­ жится только по инерции. ..< ...> Между христианскими народами уже давно нет и не может быть никаких причин раздора». XX век кровью и насилием опроверг эти иллюзии. Но Толстой был прав, утверждая: «■■•братство же народов составляет тот общий идеал, который все более и более становится понятным и желательным человечеству. И потому переход людей от прежнего, отжитого общественного мнения к новому неизбежно должен совершиться». Так мог воспринимать мир только тот, кто смотрел на него из далекого будущего, кто перешагнул плоть веков. Он оказался «смешным пророком», «хлюпиком, юродствующим во Христе» для реальных политиков и людей, мыслящих отсюда и Досюда. Он потому и непонятен, что намного опередил время. Многие и по сей день думают, что он впал в крайность, в чудачество, в христианский утопизм, и, осуждая его, продолжают вертеть колеса кРовавой истории и не могут остановиться в жестоком деле. 47