ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1995

ных опасностей, стало заложником созданных им же самим колос­ сальных средств разрушения, которые способны трансформировать единичное насилие, частное зло во всеобщую непоправимую катаст­ рофу. Сегодня отрицательный исторический результат —например, гибель всего живого на Земле из-за применения ядерного оружия — может стать не средней составляющей, не параллелограммом сил, а прямым следствием частной злой воли. Мировой разум, если бы он существовал и хотел как раньше благоволить людям, должен был бы теперь обеспечивать гармонию индивидуальных целей и общезначи­ мых результатов не в конечном счете, не в суммарном итоге, а в конкретности единичных сознательных усилий. Он должен был бы держать под контролем не только всю картину, всю историческую панораму в целом, но и каждый ее отдельный фрагмент, каждый значимый эпизод. Говоря иначе, мировой разум должен был бы сбли­ зиться, совпасть с человеческим разумом. Но это как раз означает, что измениться должен человеческий разум, прежде всего в своем отно­ шении к злу и насилию, что он должен взять на вооружение ту пози­ тивную, созидательную установку, которая в предшествующей истории обнаруживалась иррационально, стихийно, независимо от него или даже вопреки ему. Дело в том, что расхождение целей и результатов в истории может иметь одно вполне доступное рацио­ нальному постижению и практическому воздействию объяснение - оно является продолжением и в этом смысле следствием того убежде­ ния, той человеческой практики, которые основаны на использовании насилия и других низких средств во имя высоких целей, на стремле­ нии искоренить зло злом. Самое слабое, уязвимое место современной цивилизации - это противоестественное сочетание универсальных производительных сил каждый раз с локальным, многократно (национально, региональ­ но, социально и т.д.) ограниченным мировоззрением, компьютерной технологии с пещерной этикой. Нависшая над человечеством гло­ бальная опасность - ядерная, экологическая, демографическая, ант- рбпологическая и другие —поставила его перед роковым вопросом: или оно откажется от насилия, «этики вражды», или оно вообще погибнет. Философия и этика ненасилия сегодня уже не являются просто актом индивидуальной святости, они приобрели в высшей сте­ пени актуальный исторический смысл.