ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1987

"смерть", распространяется и на детали, входящие в символический ряд "свет". Образ света символизирует не только момент "смерги- воскрешения” , но и детство героя: "Одна точка светлая там, назад, в начале живни, а потом все чернее и чернее" /1 0 ,3 1 7 /. Оппозици- ' онное употребление эпитета "черный" в сугубо символическом конге, кете заставляет более пристально относиться и к другим его упоми­ наниям. Возникнув как цвет траура /черная рамка некролога, черняа платья женщин/, эпитет "черный" в дальнейшем упоминается в описа­ нии новой квартиры Ивана Ильича: "шторы, черное дерево, цветы, ковры и бронзы" /1 0 ,2 9 8 /. Это позволяет вклотить в символический ряд света и реалии, связанные с мотивом вещей, которые самостоя­ тельно выполняют в повести весьма существенную функцию. Черный и белый цвета присутствуют такие в описании мужской одежды, как бу намекая на две возможности в предстоящем жизненном выборе: "Пошел и Федор Петрович во ф р а к е ... с шеей, обложенной плотно белым во­ ротничком, с огромной белой грудью и обтянутыми сильными ляжками в узких черных штанах, с одной натянутой белой перчаткой на руке и с маком" /1 0 ,3 1 2 /. Мы далеки от мысли, что каждое упоминание в повести эпитетов "черный" и особенно "белый" обязательно символично. В символиче­ ском ряду "света-тьмы" они могут являться вспомогательными звень­ ями, но легкий оттенок двусмысленности значения черного и белого цвета вне всякого сомнения намечен и в описании одежды Федора Петровича. Косвенным доказательством этого может служить отсут­ ствие цветовой характеристики стоящей рядом и "разодетой" дочери Ивана Ильича, Лизы, на описание платья которой иной реалист не пожалел бы красок. В финале повести эпитет "черный" обретает ярко выраженную символическую функцию, выступая как бы на равных пра­ вах с центральным символом повести - с в е т о м : " . . . он барах­ тался в том черном мешке, в который просовывала его невидимая не­ преодолимая с и л а ... Он чувствовал, что мученье его и в том, что он всовывается в эту черную дыру, и еще больше в том, что он не может пролеать в н е е ... Вдруг какая-то сила толкнула его в грудь . . . и там, в конце дыры, засветилось что-то" /1 0 ,3 2 0 /. Стремление к более или менее конкретному объяснению художе- ственного символа представляется малоплодотворным. Можно говорив лишь об общей смысловой направленности, о тенденции знач- ? - и я ,^ ' ное выявление которого невозможно даже с максимальным у ч е т о м со* j вокупности художегтаенннх компонентов, поскольку всякий символ заключает в себе определенную историко-культурную традиции я я i 106