ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1976

замыкает структурно-смысловое единство абзаца, становится его обязательно-наличным компонентом. В абзацах, построенных по указанным структурным ре­ шеткам, велика роль конденсируемых и интегрируемых чле­ нов анафорического ряда: они — основное средство связи (упаковки) всех частей сложного единства, ими определяется рисунок звукового и ритмического параллелизма, в них з а ­ ложен высокий эстетический потенциал эвритмичности абзаца как многоярусного полипредикативного синтаксического един­ ства. В интонационно-смысловой компоновке абзаца большое значение имеет глубокая (сильно выраженная) синтаксиче­ ская пауза, какая естественно возникает между всей цепью анафоризированных компонентов и неанафоризированной ч а ­ стью (предложением) в самом конце абзаца. Примеры: <г Никому из присутствующих не приходило в голову того, что все, что совершалось здесь, было величайшим кощунством и насмешкой над тем самым Христом, именем которого все это делалось. Никому в голову не приходило того, что золоченый крест с эмалевыми медальончиками на концах, который вьшес священник и давал целовать людям, был не что иное, как изображение той виселицы, на которой был казнен. Христос именно за то, что он запретил то самое, что теперь его именем соверша­ лось здесь. Никому в голову не приходило, что те священники, которые воображают себе, что в виде хлеба и вина они едят тело и пьют кровь Христа, Действительно едят тело и пьют кровь его, но не в кусочках и в вине, а тем, что не только соблазняют тех «малых сих», с которыми Хри­ стос отожествлял себя, но и лишают их величайшего блага и подвергают жесточайшим мучениям, скрывая от людей то возвещение блага, которое он принес им.» («Воскресение», часть 1, гл. XL). .«В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несча­ стье происходит не от недостатка, а от излишка; .но теперь, в эти послед­ ние три недели похода, он узнал еще новую утешительную истину — он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что как нет на свете поло­ жения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был вполне несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и со­ гревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие баш­ маки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже совсем босой (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками, Он узнал, что когда он,, как казалась ему, по собственной своей воле ж е­ нился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но чего тогда он почти не чувствовал, главное были босые, 118