ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1976

«■Он вспомнил теперь, как в Кузминеком на него нашло искушение, й он стал жалеть и дом, и лес, и хозяйство, и землю и спросил себя теперь: жалеет ли он? И ему даж е странно было, что сш мог жалеть. Он вспом­ нил все, что он видел нынче: и женщину с детьми без мужа, посаженно­ го в острог за порубку в его, нехлюдовском, лесу, и ужасную Матрену, считавшую или по крайней мере говорившую, что женщины их состояния должны отдаваться в любовницы господам; вспомнил отношение ее к де­ тям, приемы отвоза их в воспитательный дом, и этот несчастный, старче­ ский, улыбающийся, умирающий от недокорма ребенок в скуфеечке; вспомнил эту беременную, слабую женщину, которую должны были з а ­ ставить работать на него за то, что она, измученная трудами, не усмот­ рела за своей голодной коровой. И тут же вспомнил острог, бритые го­ ловы, камеры, отвратительный запах, цепи и рядом с этим — безумную роскошь своей и всей городской, столичной, господской жизни. В с е б ы ­ л о с о в с е м я с н о и н е с о м н е н н о » . («Воскресение», часть 2, гл. 8 ) «Нехлюдов вспомнил, как он в Кузминеком стал обдумывать свою жизнь, решать вопросы о том, что и как он будет делать, и вспомнил, как он запутался в этих вопросах и не мог решить их: столько было соображений по каждому вопросу. Он теперь задал, себе эти вопросы и удивился, как все было просто. Было просто потому, что он теперь не думал о том, что с ним произойдет, и его даж е ,не интересовало это, а думал только о том, что он должен делать. И удивительное дело, что нужно для себя, он никак не мог решить, а что нужно делать для дру­ гих, он знал несомненно. Он энал теперь несомненно, что надо было от­ дать землю крестьянам, потому что удерживать ее было дурно. Знал не­ сомненно, что нужно было не оставлять Катюшу, помогать ей, быть гото­ вым на все, чтобы искупить свою вину перед ней. Знал несомненно, что нужно было изучить, разобрать, уяснить себе, понять все эти дела судов и наказаний, в которых он чувствовал, что видит что-то такое, чего не видят другие. Что выйдет из всего этого — он не знал, но знал несомнен­ но, что и то, и другое, и третье ему необходимо нужно делать. И э т а у в е р е н н о с т ь б ы л а р а д о с т н а е м у » . («Воскресение», часть 2, гл. 8 ) Фронтальная выборка свидетельствует: в художественной прозе Ль ва Толстого наибольший удельный вес среди ана- форизированных абзацев составляют абзацы с четырьмя и пятью членами анафорического ряд а (63%); по убывающей к ним примыкают абзацы с двумя и тремя анафорическими членами (около 20%), с шестью членами — 7%, семью и восемью (вместе около 8%) ; два процента приходится на абзацы, в которых девять членов анафорического ряда. Что показывает эта выборка, если соотнести ее с такими же статистическими материалами из произведений писателей и публицистов XIX и XX вв.? Во-первых, то, что широкую анафоризацию абзацев непра­ вомерно полагать монопольным явлением прозаической речи Льва Толстого, как это может показаться под давлением 116