ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1976

Есть люди, которые, встречая своего счастливого в чем бы то ни было соперника, готовы сейчас же отвернуться от всего хорошего, что есть в нем... и т. д. Встречаются в произведениях Л. Н. Толстого и деконцент- рированные портреты, с которыми можно было бы связать известное замечание Л. Н. Толстого по поводу рассказа кре ­ стьянского школьника Федьки («Солдаткино житье») Толстой писал, что не нужно было подробно описывать действующих лиц и жилища и что как учитель мальчика виноват в этом: «Ежели б я его оставил одного, то, я уверен, он описал бы то же самое во время действия, незаметно? художественнее, без принятой у нас и ставшей невозможной манеры описаний, логично расположенных: сначала описание действующих лиц, даже их биографии, потом описание местности и среды, и потом уже начинается действие. И странное дело,— все эти описания, иногда на десятках страниц, меньше знакомят чи­ тателя с лицами, чем небрежно брошенная художественная черта во время уже начатого действия между вовсе не опи­ санными лицами» (Л. Н. Толстой. Полное собрание сочине­ ний, т. VIII. М., Гослитиздат, 1928— 1958, стр. 312). Это р а с ­ суждение, записанное Толстым до создания романа «Война и мир», охотно приводят, говоря о толстовской манере пись­ ма *. На самом деле писатель, -как видно из приведенных вы­ ше примеров, далеко не всегда ему следовал. Впрочем, и рассуждение относится к началу произведения, а не к струк­ турным элементам в середине, когда действие уже начато и развивается. Однако же наша задача — отметить синтаксические осо­ бенности портретных описаний. Понятно, что «небрежно бро­ шенная художественная черта» портрета оказывается в по­ вествовании или в рассуждении и характерные для портрет­ ных описаний синтаксические явления вытесняются. Р яд таких черт может составить доконцентрированный портрет. Таков, например, портрет Сергея Михайловича из повести «Семейное счастье». Портрет дан в нескольких местах пове­ сти, с перерывами то в две-три строки, то в десятки строк и даже больше: Герой мой был тонкий, сухощавый, бледный и печальный. Сергей же Михайлыч был человек уже немолодой, высокий, плотный и, как мне казалось, всегда веселый... Он взял своею большою рукою меня за руку и пожал так крепко, честно, только что не больно... ...Он много переменился; постарел, почернел и оброс бакен­ 110