ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1975. Ч.2.

других себе подобных; и субъективная и объективная линии, развиваясь с разных сторон, раскрывают семантическую структуру «борьбы за существование». «Он взял от меня всё, что мог, и теперь я не нужна ему...» (субъективный план). «Этот хочет всех удивить и очень доволен собой,— подумала она, глядя на румяного приказчика, ехавшего на манежной лошади» (7, XXX) (план объективный). «Он уж давно не любит меня. А где кончается любовь, там начи­ нается ненависть...» (субъективный). «Горы какие-то, и все дома, дома... И в домах все люди, люди... Сколько их, конца нет, и все ненавидят друг друга» (объективный). «Мы жизнью расходимся, и я делаю его несчастье, он мое...» (Вспомним яшвинское: «хочет оставить меня без рубашки, а я его»). «Да, нищая с ребенком. Она думает, что жалко ёё» (объективный). А далее эти два плана: субъективный и объ ­ ективный сливаются в едином глубоко-обобщенном значе­ нии. Это самая высокая мета в той объективной и субъектив­ ной модальной окраске, какая существует в семантической структуре фразеологизма в «речевой зоне» Анны: «И я с ­ ность, с которою она видела теперь свою и всех жизнь, радо ­ вала её». «Так и я, и Петр, и кучер Федор, и этот купец, и все те люди, которые живут там по Волге, куда приглашают эти объявления, и везде; и всегда», думала она...». Модальная характеристика нашей языковой единицы здесь всецело предопределена самостоятельной позицией пер­ сонажа, свободной от какого-либо влияния со стороны авто ­ ра или повествователя. Другое дело, влияние на модально-оценочную окраску специализированных элементов, подобных термину-фразеола- гизму «борьба за существование» со стороны традиционных в художественной речи образов-символов жизни. Здесь уже видно воздействие позиции повествователя, без обиняков сочувствующего героине. Значение борьбы за существование, т. е. борьбы недостойными приемами за жизнь, недостойную человека, возвышается опоэтизированными символами жи з ­ ни книга и свеча (Ср. словосочетания «книга жизни», «свеча жизни» ). Эти символы идут непосредственно от повествова­ теля, правда, они сливаются с речевой зоной персонажей, заключая её: «Отчего же не потушить свечу, когда смотреть больше не на что... Все неправда, всё ложь, всё обман, всё зло...» (7, XXI). За то в речевой зоне Каренина утверждались именно те значения, которые характеризовали «борьбу за существова