ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1971

казаний, в которых он чувствовал, что видит что-то такое, чего не видят другие» (Толстой. Воскресение, ч. И, гл. V III). В романах Толстого анафорические ряды неоднократно ис­ пользуются для нарочитого выражения эмоционального состояния героя (автора) в его отношении к изображаемому, что вносит в повествование то напряженность, то, наоборот, возвышенное спо­ койствие. Мерное плавное восхождение и спокойные интонацион­ ные спуски характерны для абзацев, в первую половину которых внесен анафорический ряд. Помимо сюжетно-композиционной функции, анафорические ря­ ды выполняют еще и функцию риторически-заостренной, полеми- чески-подчеркнутой оценки изображаемого; в ряде же мест они употребляются для художественно яркого анализа объекта мысли, когда автору необходимо расчленить его на составные, чтобы с тон или другой стороны живописно обрисовать героя, его индиви­ дуальные чувства и частные формы их протекания. Все это, разу­ меется, в художественном произведении необходимо, неизбежно; и всему этому в той или иной мере соответствует анафорический ряд как одна из специфических моделей интенсификации значения повторяемого логико-грамматического звена в тексте. В основе преимущественного большинства анафорических ря­ дов, встречающихся в прозе Толстого, лежит глагольность. Число членов в анафорическом ряде настолько разнообразно, что вы­ явить четкую закономерность их употребления не удается, хотя совершенно очевидно, что излюбленными структурами ряда Лев Толстой избрал структуры, вбирающие в себя от трех до пяти чле­ нов. Максимальное число членов в ряду находим в романе «Анна Каренина» (ч. I, гл. XXIV); здесь анафорический ряд состоит из шести членов и сформирован на абсолютном употреблении глаго­ ла вспомнить. Однако, как бы ни менялось число членов в ряду и как бы ни варьировался порядок слов в последнем, лексико-семан- тическая сущность каждого ряда и каждого его члена остается неизбежной, так как именно в этом отражается природа анафо­ рического ряда, именно в этом состоит его жизненность. «Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обе­ щания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее тре­ бовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвования она могла выказывать свои достоин­ ства и она привыкла и любила жертвовать собою. Но прежде во всех действиях самопожертвования она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах се­ бя и других и становится более достойною Nikolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтоб отказаться от того, что для нее состав­ ляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в 351