ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1971

но фигурируют слова вино, игра, шахматы: le vin est tire et quil faut le boire (6, 231, 234) — «вино откупорено, и надо его пить»; «Шахматы поставлены, игра начнется завтра» (6, 233). Развивая идею стихийности, предопределенности и фатальной неизбежности событий, автор всем строем мысли и группировкой выразительных средств речи стремится показать иллюзорность, призрачность власти личности. Примечательны в этом отношении словосочетания с глаголом казаться: «Наполеону казалось только *, что все дело происходило по его воле» (6, 232); он «спокойно и достойно исполнял свою роль кажущегося начальствованья» (6, 233). К исходу Бородин­ ского сражения Наполеон стал понимать, что «в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами» (6, 253). Средства его портретной зарисовки полностью соответ­ ствуют такому «прозрению» героя: «Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, 'красным носом и охриплым голосом» (6, 269), он менее всего производил впечатление кумира для его солдат и маршалов. А русские «плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и ды­ мили по их линии» (6, 256). Толстой не всегда ищет новых сочетаний слов. В данном и мно­ гих других случаях он ограничивается новой компоновкой устой­ чивых, традиционных, например: «Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго» (6, 269). Как и 'в «Севастопольских рассказах», в романе «Война и мир» тема человеческих страданий находилась постоянно в поле зрения художника-гуманиста, для которого война— это грязное дело, убийство, противное человеческому существу дело. В этой части фразеология Толстого еще 'более насыщена авторскими экспрес­ сивными оборотами, отражающими, как и в других частях, его мировоззрение: пронзительно-звенящий визг, клоки мяса, пахло странною кислотой селитры и крови, Бородинское побоище и др. В контексте с устойчивыми словосочетаниями общего употребле­ ния индивидуальная фразеология Толстого усиливает впечатление ■противо'человечности войны: жалобные стоны, мучительная боль, убивать себе подобных — все это относится к страданиям ни в чем не повинных людей. «Красивый мальчик-адъютант с длинными во­ лосами,..— говорится в одном из эпизодов,— поскакал опять туда, где убивали людей» (6, 252). Автором нарисованы целые картины ужасов: «В общем гуле из-за 'всех других звуков яснее всех 'были сто* ны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполня­ ли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи — это было одно и то же» (4, 248). Нашло себе место в антивоенной фразеологии также француз* В тексте синтагма набрана курсивом. — Г. С. 7* 195