Гуманитарные ведомости. Вып. 2(54) 2025 г

103 Гуманитарные ведомости ТГПУ им. Л. Н. Толстого № 2 (54), июль 2025 г. О. П.) великое множество». Сам рассказчик также в какой-то степени «нормально» зауряден: он сожалеет о потере синекуры как жалел бы любой «нормальный» человек. Для него типично равновесие: «Я редко выхожу из себя». Он старается не впадать в крайности при отстаивании даже принципиальных позиций, поскольку это … опасно: «еще реже даю я волю опасному возмущению всяческим злом и беззаконием» [4, с. 28]. То есть рассказчик – человек умный и правила жизненного поведения, чтобы сохраниться, для себя выработал на основе общих, прагматически уолл- стритовских, согласных с тамошними нравами. В то же время он ироничен, достаточно точен и даже тонок в оценках и наблюдениях. Взять хотя бы оценочные характеристики Индюка, Кусачки и самого Бартлби. Во всяком случае, ему доверяешь, когда мы узнаем о новом клерке, что после объявлении о найме на работу в дверях конторы «возник неподвижный молодой человек <…> аккуратный и бледный, до жалости чинный, безнадежно несчастный, по виду столь положительный <…> спокойный человек» [4, с. 35]. У хозяина юридической конторы была еще надежда, что Бартлби уравновесит крайности характеров других сотрудников – Индюка и Кусачки, которых он, хозяин, использовал с чисто американской прагматичностью. Рассказчик трезво оценивает и труд своих подчиненных: «Переписывание судебных бумаг – работа, как известно, иссушающая» [4, с. 34], и он позволяет писцам «расслабляться» посредством вкушения имбирных пряников, за которыми бегает получивший соответствующую кличку («Имбирный пряник») двенадцатилетний ученик. Попутно заметим, что текст «Писца» не носит сугубо медитативного характера. Это, скорее, «средний» повествовательный нарратив, сосредоточенный безусловно на фигуре Бартлби, но тем не менее не упускающий бытовых деталей окружающей обстановки и психологической динамики. Более того, выявляя особые черты личности писца, текст позволяет столь же выпукло репрезентировать личность самого рассказчика, отличить его позицию от авторской; повествовательный план не обходит стороной и других действующих лиц, обрисованных кратко, но ярко, выразительно в их общем ключе обыденности и обычности, во всяком случае, «понятности» характера и линии поведения. На контрасте совсем иное дело – Бартлби. Писатель с каждой новой страницей как бы нагнетает состояние его «мертвенности», некоего оксюморонного «живого мертвеца», введенного в ткань живой обыденности посредством специфично «неживого» персонажа. Опыты анализа текста дают основание для вывода о том, что рассказ многого из того, что по его поводу написано и сказано, не содержит в себе в буквальном смысле, но, тем не менее, его ментальный план углубляется, ширится и расцветает, свидетельствуя о том, каким великим творением одарил современников и потомков Герман Мелвилл. Этот американский волшебник,