ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008г.Ч1.

219 позиции современных требований является одной из наболевших задач литературоведческой науки» [Набиев, 4]. В связи с этим освещение антропологии Толстого в контексте современных изысканий (См.: Удодов Б.Т. Художественная антропология в русской литературе ХIХ века / итоги и проблемы / // Ведущие научно-педагогические коллективы. – Воронеж, 2003. – С. 467–478) позволяет уточнить устоявшиеся выводы и положения о христианской составляющей творческих исканий писателя и их целостности, разделяющихся привычно на два периода: «до» и «после» пресловутого перелома, а также сосредоточиться на выявлении еще не отмеченных особенностей духовного облика человека Толстого и специфики его художественного воплощения. В.Я. Линков, вскрывая взаимообусловленность толстовских воззрений на человека и художественных произведений писателя указал на существенные характеристики человека, воплощенного в творчестве Толстого, сводящиеся к утверждению непреложных для счастья героев (многомерность и сложность духовного строя которых определяется свыше, но отнюдь не социальным редукционизмом) гармонии отношений с миром, как дольним , так и горним . Размышляя над итогами жизненных исканий героев Толстого, исследователь замечает, что духовно состоявшийся человек Толстого находит нравственную опору в доверии к сакральным глубинам исконных жизненных проявлений: «<…> духовное свойственно только людям принимающим жизнь как она есть, со всеми ее реальностями, а бездуховность существует в мире иллюзий и лжи» [Линков, 75], потому как Толстой, художник и мыслитель, полагал, что мир, все живое и материальное, « есть проявление Бога » (56; 57). Ощущение человеком своей сопричастности судьбам мира исследователь считает сердцевиной толстовской концепции человека, однако истоки одухотворенности человеческой природы в гносеологии Толстого остаются во многом не проясненными: что же принципиально отличает высокие натуры от непросветленных и блуждающих во мраке неведения благодатных путей самоопределения, так и остается в компетенции читательской интуиции. В системе антропологических воззрений Толстого, восходящих к ранним произведениям писателя и не получивших целостного и завершенного оформления, концептуально значимыми представляются суждения о двуплановости и внутреннем единстве человеческой природы: « Теперь самое важное (Таким мне не кажется). Я сознаю себя Всем, вместе с тем отдельным от всего. И жизнь моя (и всех существ) есть разрушение того, что отделяет <…> Тайна жизни моей, всякого человека, даже существа, в сознании отдельности в себе того, что по существу своему одно во Всем » (57; 114). Через неделю, 19 августа 1909 г., Толстой продолжает в Дневнике размышлять о человеке и его предназначении: « <…> сущность нашей жизни в переходе себя, как