ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2008г.Ч1.

164 Но страсть возбуждает не только светлые, но и тёмные силы души. Её спутником является ревность, ненависть, соперничество. Таково наполнение концепта «страсть» в романе И.А. Гончарова. Добавим, что у Гончарова одним из особенностей средств изображения является акцентуация на иррациональности страсти и её роли в жизни человека. Можно сказать, что этот концепт является той нитью, которая связывает, объединяет всех персонажей романа. Любовь Козлова к своей неверной жене, Савелия к Марине, Веры к Волохову, отношения Марфеньки к Викентьеву, Ватутина к Бережковой - всё это разнообразные проявления одного и того же чувства, которое нашло наиболее яркое проявление в душе Райского. «Все образы любви ушли в эту мою любовь», - отмечает он. Гончаров не признает бездумного природного влечения: «строго» и «зорко» надо отличать «любовь, как человеческое чувство» от «одного животного побуждения» [Блинчевская, 1962, 94]. Антиномии в концепте: «глубокая сознательная любовь» и «животная страсть» вытекает у Гончарова из его философии природы и человеческого бытия: гармония и красота состоят в равновесии, примирении двух казалось бы противоположных начал: «покой» и «страсть». «Настоящая, глубокая любовь» для И.А. Гончарова - «чувство прочное и более покойное» [Гончаров, 1980, VIII, 222].] Взять хотя бы любовь Тушина к Вере, Тита Никоныча к Татьяне Марковне: «К бабушке он питал какую-то почтительную, почти благоговейную дружбу, но пропитанную такой теплотой, что по тому только, как он входил к ней, садился, смотрел на нее, можно было заключить, что он любил ее без памяти» [Гончаров, 1980, 87] . Таким образом, Гончаров в романе «Обрыв» изображал два вида любви: земного, естественного чувства, гармонического взаимодействия двух людей, которых связывает как душевная, так и духовная близость, и испепеляющей страсти, когда людей притягивает друг к другу некий животный магнетизм (власть «каких-то тайных», «неведомых сил» над человеком) [Гончаров, 1980, VIII, 222]. И последняя - «болезнь», нечто нарушающее нормальную жизнедеятельность человека, выходящее за пределы той «гармонической нормы», которой стремился придерживаться писатель. А, следовательно, такая «страсть» не соединимы с красотой, и может быть только безобразна. Это лишний раз демонстрирует антонимичность концептов «любовь» и «страсть»у Гончарова. Концепт «любовь» не обязательно несет в себе трагичность и гибель; она составляет динамику мира: «... Вы правы, подозревая меня в вере во всеобщую, всеобъемлющую любовь и в то, что только эта любовь может двигать миром, управлять волей людской и направлять её к деятельности и прочее» [Гончаров, 1980, VIII, 362 ].