ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК 2002

XXV II Международные Толстовские чтения и кавказских рассказов. Между тем война на Кавказе продолжалась, отодвинутая как бы на второй план Крымской войной. Уроки кавказской войны, в политическом и нравственном смысле, и по сей день остаются актуальными. Мы не извлекли из них правиль­ ных выводов. Писатели в основном осваивали «человеческий материал», жизненные коллизии и собственные впечатления; историки чагце всего скользили по поверхности, находясь в плену односторонних представлений и догм; авторы мемуаров заботились о положительном имидже близкого им окружения. Истина исчезала. В этом смысле произведения Л. Н. Толстого о кавказской войне представляют собой исключительно важное художественно-историческое и познавательное явление. Обнажая внутреннюю суть, изнанку войны, в це­ лом они воспринимаются как философско-нравственная, общегуманная притча, применимая вообще ко всякой народной и человеческой жизни. Она понятна каждому — и русскому, и чеченцу, и аварцу, и черкесу. Кавказская война началась еще в конце царствования Александра I, продолжалась при Николае I и закончилась в год восшествия на престол Александра II. Всоветских энциклопедических словарях кавказскую войну отмечают датами 1817—1864 гг., но это большая натяжка, так как до 1825 г. обстановка в Дагестане и Чечне оставалась относительно спо­ койной, возникали спорадические стычки, а настоящей войны, схватки автократий не было. Толстой и после своей службы не переставал следить за перипети­ ями кавказской войны, знал доподлинно биографии видных ее участни­ ков с той и другой стороны: Ермолова, Гамзат-бека, Шамиля, графа Воронцова, князя Барятинского, Хаджи-Мурата... Однако весть о поко­ рении считавшегося неприступным высокогорного аула Гуниб писателя взволновала меньше, чем других его современников. Он предвидел ис­ ход войны. Надо сказать, к концу XIX в. в неприятии войны Толстой становится абсолютно непримирим, считая, что любое правительство или руководители, поощряющие войну,— преступники. Не случайно создате­ ля собственного деспотического государства Шамиля он описывал уже без всякой симпатии, как и Николая I. Фигуры Шамиля и Николая Павловича — двух главных противников той эпохи, олицетворявших азиатский и европейский абсолютизм,— и даже фигура Ермолова, героя Отечественной войны 1812 года, довольно жесткого исполнителя мо­ наршей воли, для Толстого уже лишены ореола прежнего величия. Его все больше привлекает яркий, колючий и непримиримый «татарник» — 116