ТОЛСТОВСКИЙ СБОРНИК №2 1964г

вать делу нужную «формальность», составлять бумаги, в конце концов самым жестоким судом судить самого себя: «И эта мертвая служба, и эти заботы о деньгах, и так год, и два, и десять, и двадцать — и все то же. И что дальше, то мертвее. Точно равномерно я шел под гору, воображая, что иду на гору. Так и было. В общественном мнении я шел на гору, и ровно настолько из-под меня уходила жизнь... И вот готово, умирай! ...Чего ж ты хочешь теперь? Жить? Как жить? Жить, как ты живешь в суде, когда судебный пристав провозгла­ шает: «суд идет!... «Суд идет, идет суд, повторил он себе. Вот ,ои суд!...» (106—107). Перед нами выразительная метафора: «Суд идет\» Так канцелярско-бюрократическая терминология, кото­ рая пронизывает авторскую речь, речь персонажей, чиновни­ ков и других деятелей, соприкасающихся с ними, сопутст­ вует и последним дням Ивана Ильича, перерастая в символ огромного общественного и художественного значения. Рядом с официально-канцелярской лексикой и фразеоло­ гией обильно представлены термины картежной игры: шлем без двух (506), еще сколько шлемов объявим (506), сесть... за винт (507) и др. В повести имеются целые сценки: «При­ ходили друзья составить партию, садились. Сдавали, раз­ минались новые карты, складывались бубны к бубнам, их 7. Партнер сказал: без козырей и поддержал 2 бубны. Чего ж еще? Весело, бодро должно бы быть — шлем... Иван Ильич забывает козырей и козыряет лишний раз по своим и про­ игрывает шлем без трех... И ужасно думать, отчего ему все равно» (88). Следует отметить, что такие термины, как: бубны к буб­ нам , без козырей шлем, козыри, козыряет, партнер, взятка, шлем без трех, доигрывать робер,— свидетельствуют о том, что интересы окружающих сосредоточены вокруг карточной игры. И даже после панихиды ближайший друг покойного. Петр Иванович, которому «особенно приятно было дохнуть чистым воздухом после запаха ладона, трупа и карболовой кислоты», заезжает к Федору Васильевичу, другому близко­ му приятелю, чтобы поиграть в карты. «И Петр Иванович поехал. И действительно застал их при конце пятого робера, так что ему удобно было вступить пятым» (68). При воспоминаниях об Иване Ильиче ближайшие со­ служивцы помнят его «сначала веселым мальчиком, школь­ ником, потом взрослым партнером» (66). Целой системой художественных средств Толстой пока­ зывает, что законы карточной игры наложили отпечаток да­ же на стиль мышления и поведения чиновников, что нет сколько-нибудь существенной разницы между канцелярским столом и столом для карточной игры. И вот возникает очень 93