МЫСЛЬ ВНЕ ВРЕМЕНИ И ГРАНИЦ

66 ных линий, сказано: «Вожатому писать было некогда, хотя он считал призванием работу кинодраматурга» (153). Наталкиваемся и на ироническое, свойственное под- ростку, восприятие серьёзной ситуации: «Они в своём девятнадцатом веке раньше влюблялись» (158). Через метафору литературы раскрывается для главной героини смысл всего сущего. «Я не рисую, я рифмую», – признается она (133). Содержание романа Пашнева сфокусировано на трёх основных фигурах русской литературы: Пушкин, Толстой, Булгаков. Тема Толстого связана прежде всего с романом-эпопеей «Война и мир». Точки сближения с Толстым многочис- ленны: цитаты точные и неточные, маркированные аллюзии, межтекстовые эле- менты в составе отдельных тропов и фигур, сюжетно-фабульные соответствия. Все это крепкие многокрасочные нити, связывающие с большой литературой во- ображение и душевный уклад героя-подростка. Заметим, что здесь важно постижение литературной классики как героем- подростком, так и подростком-читателем. Герой и читатель не столь дистанциро- ваны, если учитывать дидактическую направленность как важный компонент со- держания этой книги. Вхождение в мир большой литературы происходит более органично, если она – с её образностью, психологизмом, благородными нрав- ственными заветами, больными вопросами бытия – представлена как встроенная в повествование о взрослении ровесника. В романе Пашнева книга Толстого присутствует всюду: на уроках литера- туры в школе, в кинотеатре, в истории мамы Нади, которая себя ассоциировала с Наташей Ростовой: в произведении рассказана увлекательная история обрете- ния мамой Нади – молодой тувинской танцовщицей, имени «Наташа» (204–206). Надя читает воспоминания Т. Кузминской (прототипа Наташи Ростовой), об- суждает роман и его экранизацию с друзьями по переписке, очень тонко подме- чает, что у Савельевой, исполняющей роль Наташи в фильме Бондарчука, глаза голубые, «а должны быть чёрные, чёрные, как у неё, у Нади» (177). Фрагмент за фрагментом в повествования воссоздается процесс визуализа- ции персонажей Толстого, один за другим рождаются их портреты, создаваемые Надей, а соответственно – характеристики каждого персонажа. Так, например, о Долохове читаем: «Гордый молодой человек, стянутый жёстким воротничком мундира» (201). В облике Андрея Болконского постоянно ощущается трагиче- ская обречённость (223), Наташа Ростова на многих рисунках получается не иначе, как «скорбная и красивая» (206). Марат Антонович на ее портрете из Пугачева (вожатого из пушкинской «Капитанской дочки») превращается в Ана- толя Курагина (277). Сама Надя настолько вживается в роль Наташи Ростовой, что, например, от- важившись позвонить вожатому, она представляет себя той самой «дерзкой и от- чаянной девчонкой, которая в двенадцать лет сама поцеловала своего первого ка- валера Бориса Друбецкого...» (209) Фрагменты текста, которые актуализирует создающая иллюстрации Надя: Наташа, отдающая подводы раненым; гибель Платона Каратаева; князь Андрей и княжна Марья на могиле маленькой княгини; Наташа и Соня на балу. В произведении множество эпизодов, в которых Надя словно переиначивает текст Толстого, детализирует известные, хрестоматийные, сцены. На её рисунке