МЫСЛЬ ВНЕ ВРЕМЕНИ И ГРАНИЦ

63 смерти» «стало ещё грустнее » [3, с. 131]. Но «было и интересно : и в книжке разговаривали люди, – совсем, как у нас на дворе , наши» [3, с. 131]. Так чуткий к слову, восьмилетний мальчик уловил важнейшую особенность языка народных рассказов Толстого. Во второй части рассказа уже четырнадцатилетний Ваня продолжает «узна- вать» Толстого: он читает собрание его сочинений и по-настоящему понимает роль Толстого в русской литературе. Восприятие Вани совпадает с восприятием его нового знакомого, тоже Вани – Сахарова. Оба молодых человека пробуют свои силы в писательстве, и Ваня Сахаров поражает рассказчика сообщением о том, что сам Толстой читал написанный им роман и подарил свой портрет с автографом. У Вани Шмелёва появляется мечта: написать роман и принести его «на суд самому Толстому. И вдруг он скажет, что…» [3, с. 141]. И. С. Шме- лёв завершает рассказ ностальгической фразой: « Чудесное это было время. Ра- дость надежд и священный трепет» [3, с. 141]. Второй рассказ – «Как я ходил к Толстому» – это описание воплощения замысла Вани. Хотя разница во времени между написанием первого и второго рас- сказов – 9 лет, второй является непосредственным продолжением первого: в начале второго рассказа И.С. Шмелёв напоминает читателю содержание первого. Образ Толстого опять вначале рисуется через восприятие другого персо- нажа. На сей раз это священник, который своим рассказом о графе Толстом «всех … напугал, очень кощунственно » [3, с. 143]. Священник, в отличие от банщика и лавочника, человек образованный, и в его оценке Толстой « высокого дара че- ловек, …на весь свет романист » [3, с. 143]. Но с религиозной точки зрения, ко- торую разделяет священник, у Толстого « помрачение ума стало, от гордыни » [3, с. 143], потому что «сказать страшно» [3, с. 143], «до чего занёсся » [3, с. 143]: «Евангелие… написал, своё!…Новую веру проповедует… толстовскую !» [3, с. 143]. Реакция собравшихся (в семье Ивана Шмелёва - все православные верую- щие) ожидаема: «Так мы и ахнули !» [3, с. 143]. Иван Кондратьич Сахаров вспоминает историю с портретом Толстого, якобы подаренным его сыну Ване, а на самом деле самостоятельно купленным юношей: «Как получил мой Ванюшка прописанный тот портрет, – совсем и оду- рел…дни-ночи всё читал, дело забросил…ну в башке у него и перемутилось, стал заговариваться…да сухие веники и поджёг! ... Я про него слышать не могу, про графа, про Толстого» [3, с. 144–145]. Резюме рассказчика: «Совсем был необразованный . А я уж тогда многое по- нимал» [3, с. 145]. И вновь, как в первом рассказе, образ Толстого раскрывается через восприятие рассказчиком книг писателя: Ване понравилось «Детство и от- рочество»; скучной показалась «Смерть Ивана Ильича»; он «влюбился» в «оча- ровательную Марьянку» [3, с. 145] из «Казаков», «дни и ночи читал на Святках» [3, с. 145] «Войну и мир». Мысль написать роман и отдать его на суд Толстому полностью захватила Ваню: «И вот, в благоговейном трепете , направился … в Хамовники, чтобы умо- лить графа Толстого прочесть роман и решить судьбу автора» [3, с. 153]. Далее в рассказе представлен образ Толстого, но не реального, а созданного воображением восторженного четырнадцатилетнего юноши. Поскольку о его