МЫСЛЬ ВНЕ ВРЕМЕНИ И ГРАНИЦ

16 вича, совершает нравственный выбор между Законом и Благодатью после коле- баний, а затем, с “твердостью” и подкупающей искренностью, отвечает отказом на предложение бродяги, словно на искушение злого Духа» [8, с. 243]. Гринев, обращаясь к читателям «семейственных записок», созданных им уже в зрелые годы, вспоминает о выпавших на его долю в юности испытаниях и наставляет на смиренное исполнение предначертанного: «<…> лучшие и прочнейшие измене- ния суть те, которые происходят от улучшения нравов без всяких насильственных потрясений» [5, т. 4, с. 46], что напрямую восходит к Нагорной проповеди: «Бла- женны нищие духом, ибо их есть царство небесное» (Мф. 5:31). «Нищие ду- хом» – это смиренные, обретающие духовный покой спасением Святым Духом. Если Пушкин пришел к убеждению, что православие «дает нам особенный, наци- ональный характер» [5, т. 5, с. 417], то история 17-летнего отрока Петруши Гри- нева свидетельствуют о благодатном влиянии христианской аксиологии на ду- ховное становление человека. Едва выпорхнувший из родительского дома, подросток-недоросль Петруша Гринев, с отцовским наставлением беречь честь смолоду, оказался не в суровых условиях военной службы, а, принятый, как родной, среди близких и, ставших ему дорогими, людей. Гринев попал в очень сложную ситуацию, когда его ночью позвали на аудиенцию к самозванцу. Три предложения Пугачева, его спасителя, – признать государем, поступить на службу и обязаться не служить против него – были отвергнуты отроком, как и искушения злого Духа – Христом. Сила ответов Гринева обусловлена незыблемостью христианской аксиологии, так что наутро Пугачев провожает его в Оренбург, где он и будет служить против него. Швабрин, оставшийся чужим у Мироновых, с притворной насмешливостью смотрит на него, когда так и не удалось ему поквитаться с ним. Гринев, получив письмо от Маши Мироновой, с мольбой об избавлении ее из заточения у Швабрина, освобождает возлюбленную с помощью Пугачева, оставившего ее сиротой. Если отрок Петруша не пошел служить к Пугачеву, что заметил один из его приспешников, старичок с голубой лентой: «<…> он тебя государем не признает, так нечего у тебя и управы искать» [5, т. 4, с. 72], то Пу- гачев, как ни парадоксально, идет на службу к Гриневу. Перед «покоями» Маши Мироновой Пугачев резко обращается к Швабрину: «<…> не умничай и не ло- майся: жена ли она тебе или не жена, а я веду к ней кого хочу», и ремаркой «Ваше благородие, ступай за мною» [5, т. 4, с. 77] Пушкин подчеркивает расположение Пугачева к дерзнувшему на отчаянный поступок Петруше. Гринев, выстоявший в юности, составляя свои записки уже в зрелости, так и не забыл, как Швабрин унижался перед Пугачевым: «С омерзением глядел я на дворянина, валяющегося в ногах беглого казака» [5, т. 4, с. 78]. Духовная состоятельность возмужавшего отрока обусловлена его нравственным выбором между Законом и Благодатью, ко- гда он вышел за пределы законнического поля самоопределения: «Грех не должен над вами господствовати, ибо вы не под законом, но под благодатию» (Рим 6:14). В. Б. Ремизов настоятельно и последовательно отстаивал мысль об укоре- ненности русской классики в христианской традиции, что и позволяет отследить и освоить преломление духовного опыта национального самосознания в творче- ских исканиях Пушкина и Толстого: «Стоя на разных полюсах века <…> одина-