ТОЛСТОВСКИЕ ЧТЕНИЯ. 1999

!^^^Х Х У ^1 еж д у н а р о д н ы е Толстовские чтения улыбчивым и радостным человеком. Вслед за Пушкиным он мог бы смело повторить, что он аристократ и «по рождению, и по привычкам, и по положению». Отец писателя был человеком с раздвоенной психикой, поклонником модного романтического поведения. Эта склонность диктовала ему соответ­ ствующие поступки и жесты. Живость, подвижность сангвиника органично уживались в нем с грустью - непременным атрибутом байронического пове­ дения. Ведь модными тогда у молодежи были сплин, печаль, трагедия. Николай Ильич был одногодком, Онегина (родился в 1795 году), а умер в один год с Пушкиным (1837 г.). Он, как многие герои пушкинской поры, был человеком 1812 года, без детства. Его связывал с ними стиль жизни, эстетика байронических разочарований, фаталистический привкус смерти, краткость, мгновенность, пассионарность бытия. Он был «всегда учтивым, добрым, ласковым, безоблачно веселым, беззлобно насмешливым, остроумным, напоминавшим чем-то отдаленно Пушкина, только без южной, пламенной страстности, и своими аристокра­ тическими манерами, выхоленными белыми руками, и особенно своими "всегда грустными глазами" - лучшие благородные черты старого русско­ го барства, из среды которого вышли Тургенев и Герцен» 2. Он воплощал в себе лучшие черты старорусского барства с непременным «культом мундира». С 17 лет отец писателя был на службе, а в 24 года он ушел в отставку (не в чине генерала, как 26-летний Орлов, а подполковником Павлоградского гусарского полка). Он нашел войну ужасной, видел места от Смоленска до Красного «верст на десять засеянные телами». Толстые - служилые люди, почитавшие мундир, сверкавший золотом и серебром, выше модного бархатного кафтана щеголя. Не поэтому ли Николай Ильич так славно делал свое «мужское дело», романтичное и героическое, с культом доблести и смерти?! Но смерть не нашла его даже в битве народов под Лейпцигом. Поединок с судьбой на сей раз окончился для него счастливо, он выиграл его у нее. Приблизительно так представлял себе отца его гениальный сын, видев­ ший в нем, живом участнике легендарного пушкинского времени, отражение Гения. Примечательно, что Толстой все, и отца в том числе, измерял им, «божественным Пушкиным», бывшим мерой всему: таланту и силе жизни. Жизнь отца писателя во многом туманна и овеяна больше легендами, чем фактами. После службы в армии, после плена в Сент-Обэне он покон­ 284